"Будина" - сокращённое для удобства пользования название вулкана Большая Удина. "Мудина" - вулкан Малая Удина.
Туман был везде. Он съедал хребты вокруг лагеря, камни, хаотично разбросанные по тундре и даже звуки. Он подходил неслышно, волнами и нёс с собой тонны влаги. И эта влага, мельчайшими капельками оседала на тундре, на всём, что было на пути у тумана.







Иногда, он вдруг отступал, и вокруг появлялись горы.







Мы хватали рюкзаки и убегали в маршрут.















Но вечером туман опять брался за своё с удвоенной силой. Мы шли в сумерках по мокрой тундре и только стрелка компаса и тусклый экран навигатора, показывали нам дорогу к палаткам.



Туман по вечерам был такой плотности, что силуэты палаток можно было различить, только подойдя к ним вплотную.
Это был поистине гнилой угол и, по нашим сведениям, последняя экспедиция была там лет пятьдесят назад. Район базирования находился в стороне от шумных камчатских туристических троп и всемирно известных природных объектов.
Каким-то чудом, рыжий вертолёт МИ-8, ведомый твёрдой рукой старого камчатского аса Александра Андреевича Остротина, прорвался в погодное окно и высадил нас в узкой предгорной долине у подножия вулкана Большая Удина. Видимо Камчатка учла заслуги пилота и дала ему шанс. После этого погода испортилась окончательно.
В одно погожее утро мы выскочили не свет ни заря из лагеря и залезли почти на вершину вулкана Малая Удина. Оттуда, с высоты 1850 метров открывалась фантастическая картина. Было видно, как облака затягивают долину реки Правый Толбачик, а из этой плотной ваты торчали верхушки вулканов. За стеной Зиминских вулканов возвышалась огромная Ключевская сопка, самый высокий вулкан Евразии, высотой больше 4000 метров, пуская в небо колечки дыма. В этот момент шло извержение. Справа, маленьким камчатским Матерхорном пелену облаков прорывал вулкан Горный Зуб.



Слева, почти рядом, нависал вулкан Большая Удина.





А внизу был туман. Он волнами перекатывался через перевал, повторяя изгибы рельефа, но подняться выше у него не было сил. Скальные останцы на рваных склонах Малой Удины торчали из облаков, как сторожевые башни неведомого Мордора.















Мы долго работали под вершиной, греясь на солнце, но время поджимало и, быстро сбросив высоту, мы ушли в туман, как подводная лодка в глубину океана.









Сразу пропали звуки, и только мокрая тундра тихо шелестела под ногами.

Мы сидели в большой базовой палатке и играли в карты. Иногда, вдруг накатывало острое желание выскочить наружу и выстрелить в этот проклятый туман ракетой, но это был бы всего лишь жест отчаяния и сигнал капитуляции.
Я уже научился к тому времени определять погоду по утрам. Если левый бок палатки, обращённый к востоку, был светлее правого, то это означало, что восток чист, солнце встаёт нормально, тумана нет. Так было три раза. Тогда темп жизни резко возрастал. Нужно было быстро вывесить волглые вещи, развернуть солнечную батарею, то есть использовать этот момент по максимуму.
Иногда, из серого неба или даже не неба, а серого верха Мира начинал идти дождь. Он барабанил по тентам палаток и навевал тоску.



Я спасался электронной книжкой. Это чудо прогресса было плоским, лёгким и почти не потребляло энергии. Накачав ещё в Москве туда всяких разных книг, я читал целыми днями, отрываясь только на приём пищи и необходимые лагерные заботы. Очень хорошо шли Ремарк и Гранже, а вот Кастанеда требовал солнца и поэтому не читался.

Запись от 4 августа.
Дождь идёт уже второй день. Хляби небесные разверзлись и с завидным постоянством стучат каплями по тентам. Я уже собрал 25 литровую канистру воды с козырька базовой палатки. Вода с пеплом. Ещё позавчера она была чистая, а сейчас приходится делать фильтры грубой очистки из капроновых чулок. Судя по всему это пепел с извергающейся Ключевской сопки.
Утренний сеанс связи с Мурасаном принёс грустные известия. Мурасан – это Ярослав Дмитриевич Муравьёв, замдиректора ИВиСа, наш Биг Босс, друг и опекун. Он сказал, что такую погоду прогнозируют до двадцатых чисел августа. Вот такое хреновое лето…